ЮРИЮ НИКОЛАЕВИЧУ АФАНАСЬЕВУ - 70

Пионеры юные, головы чугунные…"

Он родился 5 сентября 1934 г. в поселке Майна Ульяновской области в семье рабочего Николая Ивановича Афанасьева, бывшего детдомовца, и сельской учительницы Анны Дмитриевны Фроловой. Составить мнение о нынешнем городе Майна может любой желающий, кто не поленится туда съездить. Чтобы увидеть некое подобие Майны тогдашней, ехать нужно в деревенскую глубинку, в пыль или непролазную грязь, сдобренные густой матерщиной. (В частной беседе Ю. Афанасьев как-то посетовал на современный упадок мата, превратившегося в убогое сквернословие, и указал на язык Юза Алешковского в "Николае Николаевиче" как на реминисценцию из своего детства.)

В 14 лет Юра остался старшим мужчиной в семье. Отца, прошедшего всю войну, "партия и правительство" по ложному обвинению "определили" в ГУЛАГ. Соответственно, мальчику пришлось как "старшему" выходить на сенокос, пилить дрова…
Тогда же произошли и первые личные столкновения Ю. Афанасьева с Системой - пока еще детские, не слишком болезненные. В частности, не желая физически упражняться на слабосильном ябеднике (тот сообщил "старшим товарищам", что Юра курит), он щелком запустил в негодяя "чинарик". Окурок попал за воротник, и пионерский галстук - "частица красного знамени" - погиб. "Контрреволюционера" на две недели исключили из школы.

Школу, тем не менее, Юра окончил и, выдержав жесточайший конкурс, поступил на истфак МГУ.

Советская историческая наука, как известно, была (да и постсоветская остается, за малыми изъятиями…) наукой весьма специфической. Главная ее особенность - не историчность, а пропагандистская функция, готовность "колебаться вместе с линией партии". Тем не менее, и здесь находилось место исключениям, блестящим исследователям и педагогам с мировым именем. Один из них - академик М.Н. Тихомиров, учеником которого считает себя Ю.Н. Афанасьев. Тихомиров не просто обладал выдающимися профессиональными знаниями и навыками, он пытался по мере сил - и учил - подвергать сомнению догмы российской и советской истории.

Сильнейшим потрясением для сегодняшнего юбиляра (как и для многих его сверстников, да и всего народа) оказался ХХ съезд КПСС. Разоблачения преступлений "периода культа личности" показали, что путь в "светлое будущее всего человечества" очень даже может быть усеян костями миллионов строителей этого "светлого…" Однако Афанасьев еще оставался вполне правоверным ленинцем. Окончив в 1957 г. МГУ, он уехал в Дивногорск работать комсомольским секретарем на Красноярской ГЭС.
Сибирь, которой Ю. Афанасьев отдал десять лет, с тех пор навсегда осталась его любовью. Впрочем, повседневная практика номенклатуры хорошо излечивала от иллюзий, от романтики "ударных строек коммунизма". За "авангардизм", попытки "корректировать" строительное начальство Афанасьева перевели в Ачинск и "не допустили" из кандидатов в члены КПСС - случай по тем временам дикий. Далее были Красноярск, потом Москва, аппарат ЦК ВЛКСМ: ради того, чтобы обеспечить относительно достойную жизнь семьи, Ю. Афанасьев "поступился идеалами". Потом он вернулся к занятиям историей, аспирантом Академии общественных наук при ЦК КПСС.

Что историку здорово - аппаратчику смерть

Аспирантура и докторантура Ю. Афанасьева связаны со стажировками во Франции. Повседневность "враждебного окружения" вылилась для него в очередной этап ухода от homo soveticus.

Здесь Афанасьев впервые познакомился с запрещенной в СССР русской литературой, в том числе "диссидентской". Здесь во время "горячей весны" 1968 года его, вполне случайного прохожего, затащили в ряды студенческой демонстрации, и он познакомился с дубинкой парижского "ажана".

Здесь он увидел изнутри "другое" высшее образование. Здесь, что, возможно, наиболее существенно, он не просто познакомился, а хорошо узнал "другую" историческую науку. Своим вторым учителем Афанасьев считает Фернана Броделя.
Кандидатская диссертация (1971 г.) называлась еще "Современная французская буржуазная историография Великой Октябрьской социалистической революции". Докторская (1981 г.) - уже "Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии". Много позднее, "после советской власти", на одной из публичных встреч автор этих работ, отвечая на упреки в конформизме, сказал: "За первую мне сейчас стыдно. А отказываться от второй не собираюсь".

Научную деятельность Афанасьев по-прежнему совмещал с административной: от проректора по учебной работе в ВКШ при ЦК ВЛКСМ дослужился до заведующего сектором зарубежной культуры в Институте всеобщей истории; в 1983 г. получил назначение редактором по отделу истории и членом редколлегии в журнале "Коммунист".

Начало "аппаратного падения" Ю.Н. Афанасьева совпало с началом горбачевской "перестройки". Во вверенном ему "теоретическом органе ЦК КПСС" он опубликовал в 1985 г. статью "Прошлое и мы". Автор призвал отказаться от стереотипов в исторической науке, от "партийного" оценочного подхода к фигурам отечественной истории, предложил убрать из нее "белые пятна", наполнить кровью плоть исследований, до того исключительно "по-партийному правильных".

Афанасьев покусился на святая святых "официальной" истории, на окостеневшие догмы - но между прочим подверг сомнению и право части советской "академической элиты" пожинать от трудов неправедных. И "корифеи" прекрасно поняли, "по ком звонит колокол".

Правила аппаратных игр затрудняют резкое и немедленное отторжение "своего". Неортодоксального редактора, входившего в номенклатуру ЦК КПСС, в 1986 г. "парашютировали" в Московский государственный историко-архивный институт: пусть себе новый ректор экспериментирует с наукой и образованием подальше от реальной власти…
Они всегда хотят, как лучше. А получается всегда еще хуже.

Зерна свободной мысли упали на благодатную почву. Ю.Н. Афанасьев и Историко-архивный нашли друг друга.

Разгул демократии" и реванш номенклатуры

В МГИАИ, прежде узкоспециальное учебное заведение, начали стекаться научные единомышленники Афанасьева, не слишком обласканные советской властью. Закладывались основы принципиально новых (не только для России) учебно-научных формирований. Однако важнейшей тогда стала не образовательная, а общественная, даже политическая функция Историко-архивного.

На улице 25 Октября, 15 (ныне Никольской) лучшие представители отечественной либеральной мысли получили возможность говорить перед широкой публикой. Во время открытых чтений "Социальная память человечества" 6 аудитория заполнялась до отказа, а собравшиеся слушать трансляцию под окнами перекрывали движение транспорта.
Афанасьев выступал на митингах и в печати. Он выдвинулся в первые ряды демократической оппозиции режиму, фактически, как ее главный идеолог. В 1988 г. на первых и последних "полудемократических" выборах в СССР за него проголосовали ученые и рабочие Черноголовки, Ногинска и Электростали. Начинался его "звездный час" как политика. (Вполне понятно, что МГИАИ при этом служил для своего ректора "базовым лагерем" и надежной опорой.)

Теперь Афанасьев уже не просто изучал отечественную историю - он в ней ярко соучаствовал. В хрониках последних лет советской власти навсегда останутся его афористичные характеристики "агрессивно-послушного большинства" на Съезде народных депутатов и "сталинско-брежневского" Верховного совета. КПСС Ю.Н. Афанасьев оставил в марте 1990 г.; он вошел в руководство наиболее влиятельных оппозиционных объединений: Межрегиональной депутатской группы, "Московской трибуны", "Мемориала", наконец - "Демократической России".

На демонстрации за отмену "законного" правления коммунистов "демороссы" выводили тогда в Москве многие сотни тысяч, и Афанасьев шел в первых рядах, несмотря на печальный личный опыт "парижской весны". А по переулкам, покуривая в крытых грузовиках, ждали команды "фас" бравые солдатики - и никто не знал, когда Горбачев и Ко. решатся спустить псов с цепи, повторить кровавый тбилисский либо вильнюсский вариант усмирения несогласных…
После крушения "реального социализма" и развала Союза ССР выяснилось, что бывшие "демократы", оказавшись во власти, вполне унаследовали советские принципы управления обществом и государством, уходящие корнями еще в русскую монархию. "Демократическая Россия" сделалась клубком придворных интриг, позволяя себе лишь робкую критику самых одиозных действий режима Ельцина.

Из "Демократической России" Ю.Н. Афанасьев ушел в начале 1992 г., затем, оказавшись бессилен влиять на новое "послушное большинство", сложил с себя и полномочия народного депутата РСФСР.

Профессия - оппозиционер" назывался один из пасквилей про него той поры. В таком "звучном" определении есть доля правды, только по-карикатурному доведенная до абсурда.

Отстаивать приоритет прав личности перед любыми "соборными", коллективными правами Афанасьев начинал с себя. Он неизменно сохранял собственную точку зрения на любые властные безобразия или аппаратные игрища "ручных оппозиционеров" и не скрывал ее. Другое дело, что его мнению - мнению человека, отказавшего в доверии и власти, и ее противникам, - все реже находится место в печати или эфире, по большевистскому обычаю нацеленных на поиск врага, но не истины.

Последовательный аналитик, Ю.Н. Афанасьев констатировал крах либеральных иллюзий конца 1980-х - начала 1990-х годов, совпадение старой и новой "властных элит" в презрении к подлинному переустройству страны. Оценив перспективу демократического движения в России на обозримое будущее как ничтожную, не усматривая политических сил и воли, способных опровергнуть многовековые традиции "азиатчины" и византизма, он сосредоточился не на бесплодной имитации борьбы с властью, а на практическом созидании.

Вера, надежда, любовь

Московский государственный историко-архивный институт был создан в 1930 г., а уже в 1938-м оказался в системе НКВД СССР. Как и в царской России, в Советском Союзе власть стремилась ограничить исторические и архивные изыскания исключительно собственными текущими потребностями, идеологическим "заказом", не допустить распространения подлинного исторического знания. Большевики, как прежде и монархисты, прекрасно понимали, что азиатская "пирамида" российского общественного устройства остается прочной только на фоне социальной амнезии, при подмене фактов истории системой исторических мифов. Однако и в условиях господства "спецхранов" в закрытом от внимания общества Историко-архивном институте вырастали и работали выдающиеся профессионалы, складывались замечательные научные школы, в частности - в источниковедении.

Несмотря на яростное сопротивление официальных советских историков и острое, на грани открытых репрессий политическое противостояние с командой "перестройщика" Горбачева, в самом исходе коммунистической власти (в марте 1991 г.) Афанасьев сумел добиться правительственного постановления: на базе МГИАИ был создан Российский государственный гуманитарный университет. Президент, он же Генеральный секретарь ЦК умирающей КПСС, принял решение передать Университету учебные и иные площади, принадлежавшие Высшей партийной школе.

Академии и университеты расплодились сейчас в России как грибы после дождя. Но РГГУ стал вовсе не "одним из", а совершенно новым явлением. Благодаря энергии и целеустремленности Ю.Н. Афанасьева вокруг бывшего Историко-архивного собрались самые выдающиеся представители отечественного гуманитарного знания, ранее не находившие себе достойного места ни в ущербной советской высшей школе, ни в академических институтах.

Корпорация лучших гуманитариев страны в Университете в течение полутора десятилетий сохраняет интеллектуальную и духовную независимость, хотя - в отличие от нашего духовного предтечи, Народного университета Шанявского - и в "казенном" ведении. Уровень преподавания и исследований в РГГУ остается недостижимым образцом почти для всей российской системы образования. Даже по официальной оценке, мы постоянно занимаем место в первой тройке или пятерке гуманитарных образовательных учреждений и конкурируем, по сути, только с соответствующими подразделениями Московского и Петербургского (которым не одно столетие, некогда еще императорских…) университетов.

Из "камерного" заведения, каким в значительной степени был Историко-архивный институт, вырос Университет, насчитывающий ныне более 20 факультетов и учебно-научных центров, располагающий обширными международными связями. Мы стали полноправным и влиятельным участником мирового университетского сообщества. Год от года в РГГУ растут возможности для межкультурного диалога.

Наконец, РГГУ сегодня - единственный не только в стране, но и в мире университет, где последовательно и целеустремленно ставят задачу принципиально изменить существующую идеологию образования - и работают над практическим решением такой задачи. Уже несколько лет у нас формируется новая университетская образовательная модель - НУОМ. Под руководством Афанасьева идет работа над созданием универсальной информационной среды, предназначенной не столько давать ответы на вопросы студента, сколько провоцировать такие вопросы.

Если подобная модель станет живым организмом, homo sapiens станет, действительно, "человеком разумным", а не объектом для манипуляции в руках вождей-демагогов или "великих" мизантропов; человечество сможет смотреть в будущее с надеждой. Задача грандиозная, почти утопическая и едва ли не романтическая, но профессорско-преподавательская корпорация нашего Университета решает ее, привлекая к этой работе своих лучших студентов и выпускников.
Показателен, между прочим, интерес, который проявляют к НУОМ наиболее проницательные теоретики и практики образования за рубежом, в частности - в ЮНЕСКО.

Уйдя из "большой политики", Ю.Н. Афанасьев как-то назвал РГГУ своей "лебединой песней". Поскольку Университет как стоял, так и стоит в очень существенной мере на идеях и усилиях своего первого ректора, все сообщество РГГУ, очевидно, заинтересовано максимально продлить и поддержать эту "песню". Хотя бы в надежде выйти из нынешних смутных времен, по крайней мере, не растеряв обретенного.

Большое, конечно, видится на расстоянии. Как правило. И - "они любить умеют только мертвых". И нет пророка в своем отечестве. Но иногда людям случается разглядеть выдающихся современников не только в "великих" людоедах.

Кажется, еще рано желать юбиляру новых творческих сил. Пожелаем долголетия и новых успехов.

ГАЗЕТА АУДИТОРИЯ №15-16